Однако нам, наследникам греко-римской интеллектуальной традиции, безусловно более сподручно оперировать понятиями и определениями, пришедшими из Эллады и Рима, тем более, что именно в этой идеографической и терминологической обработке само явление коррупции унаследовано практически всеми европейскими языками и правовыми системами.
Итак, попробуем взять за основу нашего дискурса предположение о том, что со времён архаических общественных построений обычай, а скорее, приём делать разного рода подарки для привлечения внимания того, к кому идёт обращение, заложил первые исторические предпосылки к возникновению, существованию и эволюции данного типа аберрации общественного сознания. Здесь нужно оговориться, что последняя возможна только при условии функционирования в обществе института частной собственности, что в свою очередь говорит об уровне и качестве развития конкретного общества. Напомним, что в идеальном государстве, таком, каким его видел Платон, с его разделением на классы, претендующие на обладание собственностью и таковые, наделённые военной и государственной властью, понятия власти и собственности были принципиально и довольно изящно разделены, не оставляя тем самым возможности тем, кто был обусловлен зависимостью от материального, участвовать в управлении полисом. Таким образом, коррупция появляется тогда и там, где финансовый капитал и собственность приобретают актуальность в политическом поле, т.е. когда обладатель капитала получает возможность доступа во власть. В ситуации же необходимости привлечения внимания посредством подарка или иного двусмысленного действия практически всегда последующая субъективность негативно отражается на интересах, представляемых тем, чьё внимание таким образом привлекли, будь то интересы монарха, феодала или цеха. И вот как раз в этой точке морально-этического измерения, где выбор между личным/частным и общим/целым делается в пользу первого, рождается мотивация для того, чему посвящена данная статья.
Антропологическими исследованиями доказано, что на определённом этапе своего развития, в силу тех или иных причин человек пожертвовал персональной эволюцией в пользу коллективной, т.е. развитие индивида стало следствием развития сообщества. Все физические, психологические, эмоциональные и творческие силы вида Homo Sapiens были с этого момента мобилизованы на решение сверхзадачи построения коллективного организма и для его блага. С этого момента интересы и приоритеты целого стали превалировать над интересами частного, личного, индивидуального. И вплоть до появления частной собственности со всеми вытекающими из этого последствиями, коллективный организм функционировал и развивался, следуя условно здоровой логике своего развития. С появлением же вместе с частной собственностью целого ряда мотиваций для конфликта общего с индивидуальным, начинает работать системный дефект общественных связей, выраженный в разрушении последних в результате построения классовых иерархий, политических и экономических элит по принципу «за деньги можно купить всё», включая возможность наследования верховной власти по крови. В набор базовых постулатов естественного социального отбора постепенно добавляются, вытесняя действовавшие до этого принципы меритократии и личных заслуг, мужества и отваги, такие критерии селекции, как владение землёй, наличие рабов и вассалов, титулы, словом, всё, что в свободном доступе на рынке, и что может быть куплено за деньги и другие эквиваленты благосостояния, которые, в свою очередь, напитываются нашей энергией и превращаются в самодовлеющие, саморегулирующиеся, самодостаточные субстраты. Именно в этой фазе генезиса исследуемого в данной работе явления, коррупции per se, начинается то самое не совместимое с жизнью разложение, индуцируется то самое отклонение от физиологически здоровой нормы, которое, мутируя и набирая критическую массу, постепенно отравляет, а затем и убивает общественный организм, как это делает паразитарная сущность с тем, за чей счёт она живёт. А смерти предшествует агония, то есть частичная или полная координационная и функциональная разбалансировка работы всей сложной системы, элементы и части которой не предназначены для автономной деятельности независимо от последней, с одновременным драматическим снижением КПД взаимодействия элементов. Не эту ли клиническую картину мы сейчас наблюдаем при попытке анализа происходящего во всех планах общественной жизни нашей страны, от самой примитивной межперсональной интеракции «элементарных частиц» системы, то есть индивидов, до полной рассогласованности взаимодействия таких макросов управляющей программы, как государственные органы и институты? Кто сегодня может питать иллюзии относительно диагноза поразившей наше общество болезни и прогноза её динамики? И какой ещё фактор мог бы нанести самой системе общественных отношений такой колоссальный качественный и количественный ущерб, приведший социальный организм в такое жалкое и нежизнеспособное состояние. Такой организм с неизбежностью выбраковывается обеспечивающей его системой более высокого порядка организации как эволюционно непригодный и, возможно, более не воспроизводится информационно-энергетической матрицей Бытия.
